Неточные совпадения
Довольно из десяти сторон иметь одну глупую, чтобы быть признану дураком мимо девяти
хороших.
Деревня показалась ему
довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или,
лучше, дикими стенами, — дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с
хорошей стороны, приехавши
довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
В картишки, как мы уже видели из первой главы, играл он не совсем безгрешно и чисто, зная много разных передержек и других тонкостей, и потому игра весьма часто оканчивалась другою игрою: или поколачивали его сапогами, или же задавали передержку его густым и очень
хорошим бакенбардам, так что возвращался домой он иногда с одной только бакенбардой, и то
довольно жидкой.
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как
похорошелиУ Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза заглянул, а там
Уж к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты к ним на той неделе зван...
—
Довольно! — кричали запорожцы, —
лучше не скажешь!
— Роль тетки, наставницы, матери, как хотите назовите. Кстати, знаете ли, что я прежде хорошенько не понимала вашей тесной дружбы с Аркадием Николаичем; я находила его
довольно незначительным. Но теперь я его
лучше узнала и убедилась, что он умен… А главное, он молод, молод… не то, что мы с вами, Евгений Васильич.
— Правильно привезли, по депеше, — успокоил его красавец. — Господин Ногайцев депешу дал, чтобы послать экипаж за вами и вообще оказать вам помощь. Места наши
довольно глухие. Лошадей
хороших на войну забрали. Зовут меня Анисим Ефимов Фроленков — для удобства вашего.
— Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей бог счастья, она ставит меня на ноги! Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит,
довольно, Дунька, поезжай в провинцию за
хорошими рецензиями». Сама она — не талантливая, но — все понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым живет.
— Ну,
довольно! Ты — не гувернер мой. Ты бы
лучше воздерживался от нелепых попыток каламбурить. Стыдно говорить Наташка вместо — натяжка и очепятка вместо — опечатка. Еще менее остроумно называть Ботнический залив — болтуническим, Адриатическое море — идиотическим…
— Как же я могу помочь, когда не знаю ни твоего горя, ни опасности? Откройся мне, и тогда простой анализ чужого ума разъяснит тебе твои сомнения, удалит, может быть, затруднения, выведет на дорогу… Иногда
довольно взглянуть ясно и трезво на свое положение, и уже от одного сознания становится легче. Ты сама не можешь: дай мне взглянуть со стороны. Ты знаешь, два ума
лучше одного…
— Я хотел долго рассказывать, но стыжусь, что и это рассказал. Не все можно рассказать словами, иное
лучше никогда не рассказывать. Я же вот
довольно сказал, да ведь вы же не поняли.
Хозяйка оказалась
довольно почтенною женщиной, гораздо
лучше, чем я предполагал ее.
Стебельков жил совершенным особняком, и жил зажиточно: квартира из четырех прекрасных комнат,
хорошая мебель, мужская и женская прислуга и какая-то экономка,
довольно, впрочем, пожилая. Я вошел в гневе.
Я, конечно, понял, что он вздумал надо мною насмехаться. Без сомнения, весь этот глупый анекдот можно было и не рассказывать и даже
лучше, если б он умер в неизвестности; к тому же он отвратителен по своей мелочности и ненужности, хотя и имел
довольно серьезные последствия.
Налево виден был, но
довольно далеко, Порто-Санто, а еще дальше — Дезертос, маленькие островки, или,
лучше сказать, скалы.
Действительно, нет
лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся
довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану было
довольно однообразно. Начало мая не
лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Это был какой-то господин или,
лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine», [«под пятьдесят» (фр.).] как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных,
довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином.
Иван же Федорович жил
довольно от него далеко и занимал просторное и
довольно комфортное помещение во флигеле одного
хорошего дома, принадлежавшего одной небедной вдове чиновнице.
Церковь была древняя и
довольно бедная, много икон стояло совсем без окладов, но в таких церквах как-то
лучше молишься.
После грозы погода установилась
хорошая, и мы продвигались
довольно быстро.
— Все бы ничего — продолжал он, отдохнувши, — кабы трубочку выкурить позволили… А уж я так не умру, выкурю трубочку! — прибавил он, лукаво подмигнув глазом. — Слава Богу, пожил
довольно, с
хорошими людьми знался…
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки
лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди
довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку, не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, то есть держит себя так, когда не дурачится, но, по правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут бывает
довольно много галопированья и вальсированья,
довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли не больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается мать, даже
хорошая.
Но все-таки г-же Б. пришлось бы иметь
довольно хлопот, быть может, и некоторые неприятные разговоры; надобно было бы одолжаться по чужому делу людьми, услуги которых
лучше приберечь для своих дел.
На диване сидели лица знакомые: отец, мать ученика, подле матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая стройная девушка,
довольно смуглая, с черными волосами — «густые,
хорошие волоса», с черными глазами — «глаза
хорошие, даже очень
хорошие», с южным типом лица — «как будто из Малороссии; пожалуй, скорее даже кавказский тип; ничего, очень красивое лицо, только очень холодное, это уж не по южному; здоровье
хорошее: нас, медиков, поубавилось бы, если бы такой был народ!
Сережка не робок и
довольно развязно подходит к «крестной». Матушка рассматривает его, но
хорошего находит мало. Лицо широкое, красное, скулы выдались, глаза узенькие, нос как пуговица. Как есть калмык. Да и ростом мал не по летам.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская была барыня добрая. У мужиков земли было
довольно, а по зимам почти все работники расходились на разные работы. Жилось им, очевидно, тоже
лучше соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
Я помню, как один «уважаемый» господин,
хороший знакомый нашей семьи, человек живой и остроумный, на одном вечере у нас в
довольно многочисленной компании чрезвычайно картинно рассказывал, как однажды он помог еврею — контрабандисту увернуться от ответственности и спасти огромную партию захваченного товара…
Первая книга, которую я начал читать по складам, а дочитал до конца уже
довольно бегло, был роман польского писателя Коржениовского — произведение талантливое и написанное в
хорошем литературном тоне. Никто после этого не руководил выбором моего чтения, и одно время оно приняло пестрый, случайный, можно даже сказать, авантюристский характер.
Чай продолжался
довольно долго, и Галактион заметил, что в его стакане все больше и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела на него
хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он все заглядывал ему в лицо и повторял...
В это время года они бывают
довольно жирны и очень вкусны, да и во всякую другую пору мясо их
лучше мяс прочих голубиных пород.
Предполагая, что не могли же все вальдшнепы улететь в одну ночь, я бросился с
хорошею собакою обыскивать все родники и ключи, которые не замерзли и не были занесены снегом и где накануне я оставил
довольно вальдшнепов; но, бродя целый день, я не нашел ни одного; только подходя уже к дому, в корнях непроходимых кустов, около родникового болотца, подняла моя неутомимая собака вальдшнепа, которого я и убил: он оказался хворым и до последней крайности исхудалым и, вероятно, на другой бы день замерз.
Каждое ружье имеет свой собственный, особенный заряд, которым бьет
лучше, чем зарядом несколько поменьше или побольше. Найти меру этого настоящего заряда
довольно трудно и требует иногда много времени и хлопот.
Носик у ней с пережабинкой, светло-рогового цвета; голова, шея и зоб сизо-розовые; около темных прекрасных глаз лежит ободочек,
довольно широкий, из не заросшей перышками кожицы светло-малинового цвета; на обеих сторонах шеи, на палец от глаз, есть продолговатое, очень красивое, кофейное пятно, пересекаемое белыми полосками, или,
лучше сказать, три темно-кофейные пятнышка, обведенные белою каемочкой; по крыльям от плеч лежат темные продолговатые пятна, отороченные коричневым ободочком; длинные перья в крыльях светло-кофейные, такого же цвета и хвост,
довольно длинный; два верхние хвостовые пера без каемок, а все нижние оканчиваются белою полосою в палец шириной; по спине видны небольшие, неясные пестринки; хлупь чисто-белая и ножки розовые.
Пешком эта охота слишком тяжела, и потому для отысканья русачьих маликов надобно ездить верхом, а всего
лучше в легких санях; разбирать путаницы всех жировок, или жиров, и ходов не должно, а надобно объезжать их кругом и считать входы и выходы: если нет лишнего выхода — русак лежит тут, в жирах, что, впрочем, бывает
довольно редко; отыскав же выход и увидя, наконец, что заяц начал метать петли, охотник должен уже пешком, с ружьем наготове и с взведенными курками, идти по малику: логово где-нибудь недалеко, и надобно не зевать и не слишком заглядываться на свежесть следов, а смотреть, нет ли сметки вбок и не лежит ли русак где-нибудь в стороне.
— Не нравится, — ехидно сказал звонарь. — Конечно, ты еще человек молодой, а тоже… кто знает. Смертный час приходит, яко тать в нощи…
Хороший стих, — прибавил он опять как-то по-другому… — «Помни смертный час, помни трубный глас…» Да, что-то вот там будет, — закончил он опять
довольно злобно.
Человек он был самого высшего света и, кроме того, с состоянием, «
хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался генерал, имевший случай по одному
довольно серьезному делу сойтись и познакомиться с князем у графа, своего начальника.
— Ах,
довольно, Лебедев! — с каким-то неприятным ощущением перебил князь, точно дотронулись до его больного места. — Всё это… не так. Скажите
лучше, когда переезжаете? Мне чем скорее, тем
лучше, потому что я в гостинице…
Большинство гостей состояло даже, несмотря на внушающую наружность, из
довольно пустых людей, которые, впрочем, и сами не знали, в самодовольстве своем, что многое в них
хорошее — одна выделка, в которой притом они не виноваты, ибо она досталась им бессознательно и по наследству.
Платов даже осмелился доложить, что не
довольно ли, мол, чужеземные продукты смотреть и не
лучше ли к себе в Россию собираться, но государь говорит...
Благодарю, что сказал несколько слов с чревовещателем, но все-таки
лучше, если вперед ограничишься голосовещателями —
довольно и с ними возиться, помимо этих феноменов.
Народ смышленый,
довольно образованный сравнительно с Россией за малыми исключениями, и вообще состояние уравнено: не встречаете большой нищеты. Живут опрятно, дома очень хороши; едят как нельзя
лучше. Не забудьте, что край наводняется ссыльными: это зло, но оно не так велико при условиях местных Сибири, хотя все-таки правительству следовало бы обратить на это внимание. Может быть, оно не может потому улучшить положения ссыльных, чтобы не сделать его приманкою для крепостных и солдат.
Дела Розанова шли ни хорошо и ни дурно. Мест служебных не было, но Лобачевский обещал ему
хорошую работу в одном из специальных изданий, — обещал и сделал. Слово Лобачевского имело вес в своем мире. Розанов прямо становился на полторы тысячи рублей годового заработка, и это ему казалось очень
довольно.
— Идет, идет, — отвечал из передней
довольно симпатичный мужской голос, и на пороге залы показался человек лет тридцати двух, невысокого роста, немного сутуловатый, но весьма пропорционально сложенный, с очень
хорошим лицом, в котором крупность черт выгодно выкупалась силою выражения.
В это время отворилась запертая до сих пор дверь кабинета, и на пороге показался высокий рябоватый человек лет около сорока пяти или шести. Он был
довольно полон, даже с небольшим брюшком и небольшою лысинкою; небольшие серые глаза его смотрели очень проницательно и даже немножко хитро, но в них было так много чего-то
хорошего, умного, располагающего, что с ним хотелось говорить без всякой хитрости и лукавства.
Вход, передняя и зал также подходили к лакею. В передней помещалась массивная ясневая вешалка и мизерное зеркальце с фольговой лирой в верху черной рамки; в углу стояла ширма, сверх которой виднелись вбитые в стенку гвозди и развешанная на них простыня. Зал ничем не изобличал сенаторского жилья. В нем стояли только два большие зеркала с
хорошими подзеркальниками. Остальное все было грязновато и ветхо, далее была видна гостиная поопрятнее, а еще далее —
довольно роскошный женский будуар.
Из окна, у которого Женни приютилась с своим рабочим столиком, был если не очень
хороший, то очень просторный русский вид. Городок был раскинут по правому, высокому берегу
довольно большой, но вовсе не судоходной реки Саванки, значащейся под другим названием в числе замечательнейших притоков Оки. Лучшая улица в городе была Московская, по которой проходило курское шоссе, а потом Рядская, на которой были десятка два лавок, два трактирных заведения и цирюльня с надписью, буквально гласившею...
— Поедемте
лучше, господа, по домам… а-а-а… спатиньки…
Довольно на сегодня.